Прилетел я на гражданском самолете в Божий Дар в октябре 1986, была ночь. На грузовиках перевезли в какие-то казармы, где я и провел первую ночь в ЧССР. Сопровождающий поставил свою кровать у входа в кубрик, что бы никто не вошел, и никто не вышел. Утром приехали «покупатели», спросили: «У кого есть диплом из техникума?» Вышло несколько человек, в том числе и я. Так я попал на у/с «Арсенал». Приехали в казарму, нас встретил сержант, фамилию забыл, потом он стал командиром моего отделения. Но его первые слова помню до сих пор: «Я буду делать все, что и вы. Единственное, что будет отличать меня от Вас- это расстегнутый крючок». Потом мы пошли в столовую, а за соседним столом сидели дембеля, у которых сегодня самолет. Они пожелали нам удачи, без обмана.
А последний день. Тоже помню хорошо. Я улетал первым самолетом из ЦГВ, т.к. работал на телеграфе с «РУБИНОМ» и знал расписание самолетов.
Утром пошел на завтрак. И была такая традиция, что после завтрака, убираешь за собой посуду и пока ты идешь до окна «Посуда» вся столовая стучит ложками по столу, своеобразное прощание! Потом была машины до аэродрома, ночь в палатке, т.к. самолет не прилетел. Дождь, слякоть… Потом самолет, и почему-то была посадка в Москве, кто хотел мог выйти, хотя самолет летел во Фрунзе (Бишкек). Я полетел во Фрунзе, т.к. знал куда полечу и родителям сообщил, чтобы выслали денег «До востребования». Шмона в аэропорту не было, но что поразило – это пустой буфет. После чешских магазинов был шок. Деньги я получил, занял пацанам, с кем летел, им не хватало на билеты, все хотели улететь самолетом. Мне хватило на билет, только до Караганды. И со мной полетел мой должник, он из под Караганды. На сутки у него «завис». Потом его родители купили мне билет на автобус (вернули долг сына) до Петропавловска. От Кокчетава до Петропавловска, из пассажиров, ехал один. Был сильный гололед. А водитель сказал: «Если бы ты не из армии возвращался, я бы не поехал в рейс, т.к. дорога ужас». Приезжаю в свой город, беру тачку и домой. Была ночь с 24.11.88 на 25.11.08. Итого я был вармии ровно 25 месяцев. Только позвонил в дверь, мама сразу узнала, что это я, т.к. ей уже позвонила моя любовница из армии. Она служила со мной на Арсенале, телефонисткой. Но это уже другая история….

Вспомнил фамилию сержанта, Гаврилюк, он из Подмосковья.

Здравствуйте я был на ЗКПС Ясыръ Телеграфистом ЗАС - Вам ето о чом - то говорит ? Помю Арсенал где были Вы был главным ! 1986 весна - 1987 осенъ!

День первый. Ноябрь 70г. В Чопе ночью наш эшелон пересаживается на чешский поезд (тогда самолетами не возили) и долго едем до Оломоуца. Пол дня болтаемся там в какой то части, потом опять поезд. Всю дорогу с интересом пялились по сторонам. Заграница, интересно. Поражает чистота и порядок на улицах. Высаживаемся в Высоке Мито. Там нас быстро разбирают по полкам, на машину и уже ночью приезжаем в Чешку Тшебова. Нас разводят по кубрикам, отбой. Уже утром знакомимся с ротным, с интересом оглядывемся по сторонам. погода мерзкая, дождь, слякоть. Батальон уходит строить узкоколейку для мишеней на стрельбище, а к нам отнеслись по человечески. Оставили в батальоне отдыхать целый день. Слонялись, не знали куда себя деть.

День последний. 19 мая 72г. 17 мая только вернулись с Либавы после показных учений. Батальон остался с техникой на полигоне. Прощались с ребятами там. С нами только старшина, коптер и ротный.
Первый эшелон с группы впервые в истории улетел на самолетах 9 мая, второй ушел 14-го. Как мы им завидовали. Накануне полкач построил полк, вывел к трибуне всех дембелей и полк торжественным маршем проходил мимо нас. Такое было у нас впервые. Очень торжественно и трогательно. Запомнились напутственные слова нач. штаба Рогачева ( кликуха Петр Первый ) : "Постарайтесь жить честно, хотя это очень трудно в наше время!". Теперь понимаю, что это трудно в любое время. Поцапались с ротным из-за того, что еще на полигоне отдал кожанный ремень молодому солдату из нашей же роты(у воина его кто-то спер, и ему грозила покупка оного за свои кровные, пол зарплаты), а не сдал в каптерку. Ротный пригрозил оставить до июня и отправить с шоферами. Пытался даже это осуществить, но как нам передали бойцы из штаба ничего у него не вышло. Списки утверждены. Все таки через границу едем. И рано утром 17-го выстраиваемся у штаба, легкий шмон, не прихватили ли чего лишнего. И по традиции оркестр играет "дембельский марш" - "Прощание славянки", мы садимся на машины и Высоке Мито. Там общее построение,сортировка по вагонам и в эшелон. Целый день едем по Чехословакии. На какой то станции стоим рядом с чешским поездом. Чех из своего окна предлагает закурить, распрашивает сколько не был дома. Желает всего доброго. И уже ночью пограничный контроль, проверка документов и все прильнули к окнам.
Мимо проплывает погран. столб ЧССР, длинное вспаханое поле и наконец то наш погранец. Все просто счастливы. Ура и в окно кричат погранцу напутствия как службу надо нести. У орла наверно уши опухли слушать все эти наставления. Конец службе.

После призыва попал в г. Горький в Сормовский танковый полк 6.11.76г. Там просидели до 13.11.76. Под вечер переодели в военную форму, выдали вещмешки, сухой паек и отправили на аэродром. Куда летим не сказали - то ли ГДР, то ли ЧССР. Погрузили на самолет. Со мной рядом сидел здоровый такой детина, все стонал есть хочу, есть хочу. Ну ешь, говорю, сухпай то есть. Он поел и к моменту приземления весь обблевался как чмо. Вентиляция в самолете начинает работать после набора определенной высоты и заканчивает также. Вонь стояла кошмарная. Приземлились ночью. ЧССР, аэродром Пршеров. Дождь сливает, грязища. Улетали мороз, снег, а тут дождь. Привели в палатки, кое как промучались до утра. Утром на машины и на вокзал. Посадили в вагоны, какие то маленькие, не как в Союзе и повезли. В вагоне тепло, сразу спать и в тоже время интересно, где едем, что за окном. Трава зеленая, розы цветут, яблоки на яблонях висят. Чудно. Привезли в В.Мито и сразу в 4-й городок в клуб. Там уже покупатели. Я после техникума, меня по военному билету вычислили и сначала в ремонтную мастерскую батальона связи. Но нашелся земляк и к тому же мы с ним один техникум заканчивали, он на год раньше, и он меня, вернее мой военный билет отдал шефу капитану Худенко. Так я попал в комендантскую роту 48 мсд. Привели в роту и сразу в столовую. Накормили от души. Потом в кубрик, где располагался карантин. Народу нас было около 50 человек. За всю мою службу самый большой призыв был. Койки стояли в два яруса, очень близко друг к другу. Когда вечерами после отбоя сержанты нас тренировали "Подъем-Отбой" было тоскливо.
Все сержанты были с Черновицкой учебки - хохлы-западенцы. Маму родную продадут. Особенно запомнился сержант Король. Небольшого роста, ресницы как у девчонки длинные, такое чмо. Мы его однажды чуть не отметелили на утренней физзарядке. Они, т.е. сержанты прибыли из учебки практически вместе с нами и на физо бегали вместе. Он залупился и мы его окружили и сказали что получит звездюлей если не прекратит издеваться. Он струсил и ничего не сказал старшему призыву. Наверное этот месяц карантина мне будет помниться всю жизнь.
Присягу мы должны были принимать 5 декабря на День конституции, но нам ее перенесли на 19 декабря. Все гадали почему так. Сержанты конечно издевались над нами от души и до этого, а здесь еще давай изгаляться. Наступило 19 декабря - день присяги. Оказывается 19 декабря 1976 года горячо любимому Леониду Ильичу Брежневу исполнилось 70 лет и вот в честь этого перенесли присягу. Принимали присягу в музее 48 мсд, в здании Прокуратуры она на втором этаже, а музей на первом. Потом праздничный обед и раскидали по взводам. Хуже всего было во взводе регулирования. Вот там ребята летали как сраные веники. Во взовде писарей было проще. Но замкомвзвод ефрейтор Карасик (нормальный парень) предупредил, что если что то будет не так, то у него хватит сил и времени привести все в соответствие, т.е. отодрать молодежь и всех остальных. Их призыв был маленьким, в 4-х роты взводах было по одному- два -три деда, но дисциплина была будь здоров. Во взовде регилирования был один дед, так он их всех 20 с лишним человек держал в кулаке. А у писарей тоже было все просто, если где то залетел, то НШ дивизии полковник Бизюк Николай Тихонович лично отправлял провинившегося в один из МСП и "просил" вручить вновьиспченному мотострелку ротный пулемет. 2-3 месяца еще сам лично интересовался как служит его протеже. Но потом ребята все равно попадали в штаб полка. Ведь практически все штабные чертили картыЮ писали плакатными перьями, а такие люди были нужны.
Получился у меня не первый день в ЦГВ, а первый месяц и даже больше.

Прочитал сообщения о первом дне пребывания в ЦГВ, оказалось, что эти дни у многих похожи; вечером прилёт в Божий Дар, потом лесные казармы, затем покупатели разбирают народ по частям. Вот и у меня было почти тоже самое, также не сразу меня "купили", пришлось поездить по стране: Оломоуц, Брунталь, Френштат - где мне довелось принимать присягу.
Последний день как-то скомкано помню: построение на плацу и шмон вещей в чемоданах, переезд в Божий Дар, там снова открывали чемоданы, долго ждали самолёт... и вот 23 апреля 1983 года я полетел домой, и получилось, что 2 года я не отслужил, так как призывался в начале мая 1981 года.

Приветствую Всех! Хочу тоже поделится воспоминаниями ,в 1989г.прилители из Москвы с пересылки в Кантемировской дивизии ,в Божий Дар. Просидели там полтора суток и когда почти всех разобрали появился веселый ст.лейтинант Лабанов и сказал что нам всем сильно повезло мы будем служить на курорте. Через некоторое время езды на 131 мыдобрались до Яблонечека п\п45841 ком.части майор Сычев. Надо отдать должное Лобанов не обманул места действитнльно курортные.

1-й день:Вылетели из Анапы вечером,довольные,что не в сторону Средней Азии(тогда первый призыв для водителей-Афган).В Кошице садились уже затемно.Все довольные,балагурят.Как же,неделю на сборном пункте,голодные-холодные.А тут какая-то определенность...Выгрузились в темноту,начали закуривать.И тут, из темноты,луч фонаря и зычный глас:"БАРАНЫ СТРОИТЬСЯ!!!" Все сразу упало вниз.Потом покупатели:ДШБ,танкисты...Стоим,перебираем.Потом выкрик из темноты:"водители со стажем не менее года!"Все,идем записываться!Потом Палатка,очередной шмон,теперь уже дедсостава и сон.Какой-то урывками,тревожный.Так,на два ближайшие 730 дней я стал сначала водителем,а позже писарем-чертежником оперативного отдела доблестной Иркутско-Пинской... 21.октября 1983г.

Крайний день:В этот день,из расположения,нас увольнялось трое.Вечером, ком.роты ст.л-т Волжан,пригласил к себе домой.Угостил кофе,посидели.Он достает коробку из под конфет,полную значков."Выбирайте"-говорит.А мы и так увешаны,Брежнев обзавидовался бы.А незадолго до этого у нас сменился комдив,с Казанцева на Кузнецова. Кузнецов оказался крутым мужиком по всем статьям,за любой залет казнил не взирая на чины.А мы увольнялись в черных погонах(красные в Союзе были не в чести).Сидим в бытовке,ждем когда подъедут УАЗы ехать на вокзал.Тут "прошла пуля" якобы комдив направляется к нам в роту.Дальше картина маслом:три дембеля,как крысы с корабля,увольняются через окно бытовки вместе с чемоданами...Вышли к КПП,грустно.До вокзала путь не близкий,а идти скорей всего,придется пешком.Но ротный не подвел(негоже комендашам до вокзала пешком пылить)вылетают три УАЗика,мы грузимся и вместе с провожающими гордые отправляемся восвояси.В Кошицах от вокзала до пересыли все таки пришлось добираться пехом,но на то мы и пехота.Перед посадкой,мой демб.альбом земы-срочники пронесли в обход палатки,где нас шмонали особисты.И еще прикол:на взлете,борт начал почему-то падать вниз.Первыми заорали дембеля-десантники-вот,что значит реакция! Остальной люд еще долго соображал,что это было? Приземлились в Коломые,но это был уже Союз.....

Штаб ЦГВ
Август 1987 г. г. Миловицы. *.

( *Центральная Группа Советских Войск в ЧССР).


Пройдя через всю Чехословакию, поезд остановился на станции Миловицы, перегруженной военными. Это был его конечный пункт назначения. Здесь базировался штаб Центральной Группы Советских Войск. Лейтенант Тимофеев выгрузился на перрон, любопытно разглядывая всё вокруг. А всё вокруг представляло собой «заморскую диковинку», как бы выразилась его бабушка.
Штаб ЦГВ. Подполковник, пролистав личное дело очередного новоиспечённого лейтенанта, нахмурился:
- Так, лейтенант Тимофеев. У вас были нарушения воинской дисциплины в училище?
- Ни как нет, - «ну вот»,- подумал Тимофеев,- «снова начинают ворошить прошлое».
- Как, совсем? – удивился подполковник.
- Ну, были небольшие нарушения, не без того,- покосился в сторону Владислав: «Эх, знать бы, что там в личном деле-то накатали!»
- Интересно, а тут вот у вас написано: «имелись случаи нарушения воинской дисциплины, пререкания с командирами», - наверное, женщин любите, в самоволки бегали?
- Да нет! Не в этом дело… эээ,- замялся юноша.
- Знаюю- знааю я, в чём тут дело! Ну, да ладно, служите пока, а там мы посмотрим! Отправим вас щас в Гвардейскую Иркутско-Пинскую….

Позади все штабы: Милавицы, Зволен…. почтовая машина несётся вперёд через перевал «Доновалы». Через маленькое окошко в фургоне почти ничего не видно. А впереди – маленький словацкий городок «Ружомберок», где предстоит этому двадцатилетнему лейтенанту продолжить, а точнее, начать офицерскую службу, свою взрослую жизнь, радоваться и грустить, взлетать и падать.

ГВАРДЕЙСКИЙ ГУМБИНЕНСКИЙ ПОЛК
г. Ружомберок.

Полк оказался словно вымершим. Серые толстые стены ограждали часть от внешнего мира. Такие же серые казармы стояли одна возле другой. Всё было компактно, никаких лишних пространств. Никаких бесконечных рощ, пустырей, газонов, клумб и дорог, как это было в училище. Вскоре выяснилось, полк убыл на учения. Два- три дня можно было расслабиться, ознакомиться с внешним и внутренним миром.

Владислав устроился в общежитии в комнате с тараканами, старым развалившимся шкафом, такими же «кончеными» тумбочками, тремя армейскими кроватями, хозяева двух, из которых сейчас были на учениях.
Тёплый августовский вечер манил к себе. В животе предательски урчало. Стрелки часов показывали 20:30. Тимофеев достал из кармана цветные бумажки «подъёмных»*
(* Авансом выданное дополнительное денежное пособие в размере, примерно, оклада)
чехословацских крон, которые он совсем недавно получил в штабе ЦГВ в Милавицах. Тимофеев, ещё не насладившийся до конца ношей долгожданных лейтенантских пагон, натянул хромачи, застегнул китель и быстро вышел в город «при полном параде». Погода стояла на редкость тёплая. Заграница! Мощеные улочки. Странные надписи на латинице. Голова двадцатилетнего лейтенанта кружилась от пьянящего восторга. Преисполненный гордости за свою принадлежность к офицерской элите советского общества, он выбрался легкомысленно в город, ни чего не подозревая. Не подозревая, что любопытно гуляя вечером по словацким улицам, он гуляет по лезвию бритвы. С присущей ему офицерской выправкой шагал он навстречу своим новым приключениям в надежде удовлетворить лишь свою гастрономическую потребность. Город был практически безлюден, несмотря на теплый летний вечер. Странно.

(В Союзе в каждом городе и городке был свой «Бродвей», где чинно прогуливались люди разных возрастных групп и полов: «На людей посмотреть, да и себя показать». Здесь же казалось, что улица нужно только лишь что бы переместиться с места на место. В Союзе в том же Новосибе, в такой летний день многие окна были открыты настежь, после долгой зимней закупорки, доносились звуки музыки, иногда разливаясь по всей улице. Словно обладатели своего музыкального чуда, в роли которого выступал либо здоровенный «бабинник», либо проигрыватель с грампластинками, хотели не только продемонстрировать всем факт обладания таковым музыкальным прибором, но и поделиться своей музыкальной радостью со всем миром. Если бы была возможность оглушить божественными звуками «Киис», «Модерн Толкинга» или «Ласкового Мая» всю Вселенную, уверен, многие бы сделали это без малейшего колебания! Здесь же окна домов были закрыты, звуки не доносились, и вообще, создавалось впечатление, что за окнами просто нет ни души. Дома пусты.)

Тщетно он пытался найти знакомое слово «ресторан», «кафе» и тому подобное. На одной крупной вывеске над деревянными стеклёнными дверцами, откуда только что вывалилась шумная группа словаков, снова значилась странная надпись « RESTAURACIA», какую Тимофееву уже доводилось встречать ранее, но которую он наивно принимал за нечто, связанное с ремонтом и восстановлением. Усмехнувшись над самим собой, вошёл он сие заведеньице, приятно наполненное парами свежего пива, копчёного сыра и чем-то ещё, трудно определимым, но вполне приятным. За чистыми столами, накрытыми белоснежными скатертями, оживлённо и громко разговаривали разные люди. Некоторые - семьями. Так это было не похоже ни на традиционный чопорный помпезный советский ресторан с ансамблем и танцами, ни на пивной павильон с рыбной вонью и алкоголиками. «Попивает пиво свежего разлива рядышком зелёная тоска…»- вспомнил он кусок песни Юрия Лазы. Тимофеев пива не любил, ассоциируя его лишь со словами всё той же песни: «…Опухшие лица, мозги, животы. Под хлопьями пены навеки уснули дела и мечты. Мир повернулся Стеной. Пивной!...»
- Добрый день!- Тимофеев присел за свободный столик.
- Dobr? de?, - заулыбалась женщина в фартуке.- Pros?m?
- Поесть бы чего-нибудь.
- Ni?. V deviatom poschod? kuchyne je uzavret?.
Удивлённый лейтенант привстал:
- Что?
- Kuchy?a uzatvoren?. V dev?? hod?n!
- Не работает кухня что - ли? С девяти?! Вот чудеса! А где работает? Есть что-то ещё рядом?
- Nem?. Nikde sa tam. V?etky uzavret?.– она лапотала что-то, что Тимофеев не мог разобрать. Едва улавливая суть.
- Всё везде закрыто, короче! Так? А что маете?
- Pi?, syr, hrumki.
- Хорошо. Давайте пиво, сыр. А что такое «хрумки»?

Поморщившись от горького привкуса пива, Тимофеев решил «прикончить» кружку залпом, что бы долго не мучиться. Не любил он пиво! Потом принялся за сыр, отматывая и отрывая диковинные куски копчёного сыра от заказанной «сырной катушки». Такой вот местный ужин!
- Kamerad, lie?be slivovica!– Мужчина подошёл к лейтенанту. Поставил рюмку с прозрачной жидкостью перед ним.
- Pijeme Sovetsko-?eskoslovensk?ho priate?stva!
- За приятельство? – улыбнулся Тимофеев.- Ну, давай, за дружбу!
- A ako je v?m rokov, kamerad?
- Что? – Тимофеев только морщился, ничего не понимая.
- Let ako?
Но, вскоре, видимо, пивной алкоголь растёкся по его мозгу, и понимание сказанного стало лучше докатываться до его хмелеющего сознания догадками ассоциаций.
- А! Лет сколько?! Двадцать роков.
- Dvadsa? rokov a je poru??k!? - воскликнул удивленно словак.
- Ну да, поручик! Лейтенант, вернее сказать!
- Ako mlad? poru??k!
- Не млады, двадцать роков, говорю!
Словак чокнулся о лейтенантскую рюмку, опрокинул содержимое в рот. Тимофеев последовал примеру. В его голове совсем всё зашумело. Тепло разлилось по телу. Хотелось закусить чем-то нормальным, но был только сыр. Словак поднёс ко рту кружку пенного пива, смачно сделал несколько глотков. Что ж, водку без пива … словаки не употребляют! Через пару минут, они уже сидели рядом и весело говорили о чём-то. Хороший переводчик эта сорокоградусная сливовица!
За столиком напротив сидели две девушки и изредка косились на советского офицера. Тимофеев, разгоряченный алкоголем на голодный желудок, улыбнулся девушкам. Черные влажные очи одной посмотрели ему в глаза так, словно коснулись его самой сокровенной души. Как бы он расцеловал сейчас их. Эти милые глаза напротив! Он улыбнулся и покраснел. Потом набрался смелости и подсел к девушкам, оставив своего словацкого «камарада», сосредоточенно тягающегося с батареей здоровых пивных кружек, наполненных пенной горьковатой жидкостью.
- Добрый вечер.
- Dobr?.
- Меня зовут Влад. А вас?
- Кого. Меня али её? – ответила черноокая почти чисто по-русски.
Тимофеев задумался и покраснел. Действительно…. Стремясь выйти из конфуза, он ответил:
- А вас обеих!?
Те весело переглянулись, фыркнули и рассмеялись. Тимофеев ретировался. Девушки поднялись и вышли, покосившись на обескураженного лейтенанта. Стремясь ухватить уползающую удачу «за бороду», Тимофеев хлопнул на прощание словака по плечу и последовал за ними. Словак выкрикнул что-то грубое девицам вслед, навроде: «Курва…, пича….». Бог весть что! Тимофеев не понимал значения слов. Словак посмотрел не слишком по-доброму, на этот раз, на лейтенанта и присосался к очередной кружке пива, которыми он, по-обыкновению, закусывал «Сливовицу».

Молодые люди шли по мощеным улицам. Тимофеев не знал, куда и зачем. Впервые он чувствовал полную неуверенность, вынужденно отдавая бразды лидерства спутницам. Ведь он был в чужой стране. Впервые. Среди чужого уклада, традиций и обычаев. От этого он конфузился и терял уверенность. Словацкие девушки, как и полагается большинству девушек, ожидали рядом надёжного сильно мужского плеча, способного не то, что лихо зажать их юные формы в тёмном подъезде, а умеющего предложить чего-нибудь интересного их, познающим этот чудесный мир, жадным до приключений, натурам. Навроде того, «а не махнуть ли нам на забаву* (местные танцы до утра) в соседний городишко». Они ожидали рядом парня, который мог лихо подогнать «шкодовку»*** (*** автомобиль «Skoda») и открыть им новый, доселе невиданный яркий мир, полный развлечений и зрелищ. Но что мог предложить этот зелёный советский мальчишка в зелёной форме лейтенанта да ещё в чужой для него стране?
- Ako sa vol??? - наконец вымолвила одна из девушек, продолжая начатую в реставрации тему.
- Что?
- Как тебя зовут? – перевела черноокая.
- Влад, а вас?
- Зденка,
- Яна – ответили девушки по-очереди.
Ночь опустилась над городом. Редкие фонари освещали черепичные крыши. Светил тусклый месяц, пробиваясь сквозь какой-то вонючий туман, наполняющий пространство вокруг.
Владислав сморщился, понюхал, словно собака, воздух.
- Это Супра. – Зденка пожала плечами.
- Что это, Супра?
- Фабрика. Вираба папиер... бумагу. ***
(*** Целлюлозно-бумажный комбинат).
- Аааа!
-Ну, мы пришли. Тераз дале мы по'йдем сами.
- Мы сможем ещё увидеться?
- M??e by?. – загадочно произнесла Здена и быстро исчезла в темноте, не оставив ни каких «зацепок» разгоряченному лейтенанту.

Октябрь 1987 г. Ружомберок ЦГВ
ОСЕННИЙ ПРИЗЫВ


Ночь. Холодный воздух с туманом пронизывал насквозь тонкие серые солдатские шинели. Выгрузка из вагонов закончилась. Сыро. Тепло, нагретое в поезде, быстро улетучивалось в атмосферу, наполненную вонью Супры. Поезд, привезший в своём чреве молодое пополнение для прохождения службы в чужую страну, заскрипел колёсами и медленно пополз дальше на Запад. Тускло светили фонари. Офицер на перроне громко выкрикивал какие-то слова. Женя Бедиев старался погрузиться в свои далёкие воспоминания о прошлой гражданской жизни. Как неприятен был этот любопытный офицер, эта блестящая мощённая дорога под блеклыми фонарями, ведущая к мрачным серым стенам казарм.
-Хороши солдатики! - Лейтенант на КПП с удовольствием вглядывался в подавленные солдатские лица. Из серого здания с освещённым крыльцом выскочил майор. Женя с любопытством и надеждой разглядывал его грузную фигуру, усы. «Может это тот, кто сейчас одним махом снимет груз неопределённости с уставших солдатских плеч». Сонные испуганные глаза молодых солдатиков с надеждой и трепетом смотрели на него….

- Рядовой Буряк!
- Я!
- Рядовой Харин!
-Я!
- Рядовой Моше!
- Я!
- Рядовой Саядян!
-Я!
- Рядовой Тошев!
- Я!
- Рядовой Ким!
- Я!
- Рядовой Гусейнов!
-Я!
- Рядовой Бедиев!
- Я!
Офицер продолжал выкрикивать фамилии солдат….

***

26 октября 7 рота.

Кубрик казармы, приготовленный к встрече молодых, пах свежей краской и новыми яловыми сапогами. Двуярусные кровати были аккуратно заправлены. Бедиев сел на «прикроватную» табуретку, развязал свой вещмешок.
- Слоны строиться в расположении с вещмешками! … Вещмешки к осмотру!.... Достать содержимое! – сержант Ибрагимов вальяжно прохаживался по расположению, шлёпая жёлтыми тапочками по бетонному полу, раскручивая ключи на капроновой верёвке. Всем своим разнузданным видом он демонстрировал однозначное превосходство и глубочайшее пренебрежение к молодняку.
Бедиев, как и остальные молодые солдаты, выскочил в расположение, держа в руках мешок с личным имуществом. Собственно, это было всё то, что ещё хоть как-то связывало каждого бойца с ушедшим в небытие время гражданки. Это была единственная, на сей момент, хоть какая-то личная собственность. В его мешке ещё оставались какие-то припасы еды. Банка тушенки и хлебцы от полученного на последнем пересыльном пункте пайка, огрызок уже подтухшей колбасы, полу раскрошенный кусок хлеба…. Пара тёплых носок, которые мама сама связала ему из своей старой кофты, распускать ту кофту он ей сам помогал в один из вечеров, зубря параллельно стих по «литре». Эти пустяковые, но такие милые сердцу мелочи, имеющие особую ценность, связующие его, словно невидимой пуповиной с прошлым, с детством и беззаботностью, с родным домом! Бедиев задумчиво вытащил зубную щётку, порошок, кусок земляничного мыла, одеколон «Шипр».
- Висыпай всё! Что, спишь что-ли? Команды не слишал?! – сержант несильно стукнул Жене кулаком по его серой «жучке».
- Тааак…. рильно-мильные- бери, паложищь в тумбочку! А ето чё такооое? – Ибрагимов поднял с пола пачку сложенных листков, перетянутых резинкой.
- Это стихи. Мои. Я пишу иногда.
- Поет! Твою мать! – Ибрагимов скривился, изображая полное отвращение, – спрячь, что бы никто болше нэ видел!
- Все продукты и все лышние предметы! Носкы тоже давай! – суда, в мэшок! По Уставу нэ положено! Калбасу- в мусор! Патравитэсь, бараны!
Вскоре и мешок Ибрагимова и мусорка серьезно наполнились. «Раскулаченные» молодые бойцы стояли хмурые, у некоторых глаза были едва ли не на мокром месте.
- Выходы строитса на улицу!- скомандовал сержант и добавил,- на обэд! Потом потряс мешком:
- Там и захаваете ваш хавчик!
Он сунул банку проходившему мимо Разорёнкину и буркнул негромко себе под нос, - «Ну…, то, что астанэтса…».


***

Полковая столовая.

Роты одна за другой прибывали к полковой столовой. Строились, слушая команды своих командиров, которые, после докладов дежурному по полку о прибытии их подразделений, заводили колонами по одному своих солдат в царство полкового начпрода.
- Руки к осмотру! – молодые солдаты седьмой роты по команде вытянули руки, демонстрируя их чистоту перед приёмом пищи.
- Рядовой, что это у тебя с руками? - замполит роты застыл вопросительно над прыщавым белобрысым бойцом.
- Чирики….,- рядовой Буряк втянул голову в плечи.
- Мыть руки надо чаще, товарищ солдат! Сгниёшь весь скоро от грязи!
- Так точно!
- Что «так точно!?» Так точно сгниёшь, что ли? - передразнил Хашимов.
- Так точно, товарищ старший лейтенант, мою я.
- Хреново моешь! И так же хреново отвечаешь.
- Так точно, товарищ старший лейтенант, виноват исправлюсь!
- Вот так- то лучше! – Хашимов, услышав желаемый ответ, потерял к бойцу дальнейший интерес.
- Что за мешок, Ибрагимов? – замполит переключился на сержанта.
- Вы же сами сказали, таварыш старший лейтенант, это их сухпай.
- Дай сюда. Посмотрим. – Хашимов забрал мешок у разочарованного сержанта.

- К приёму пищи приступить!
Услышав долгожданную команду, бойцы принялись жадно стучать ложками, поглощая варёную безвкусную сечку с жареной скумбрией, маленький кусочек которой казался деликатесом. Хашимов выставил на стол банки с консервированной гречкой с тушенкой.
- Ибрагимов, открой. И поделить поровну, чтоб всем хватило! Он заглянул ещё раз в мешок. На дне валялись ещё три банки тушенки. – «Нормалёк! А это- нам закусон на вечер!»- мысленно облизался старлей.
Ибрагимов открыл банки штык ножом, позаимствованным у дневального, который сидел тут же в ожидании своей пайки.
Сержант повертел банку в руках.
- Ешь,- плюхнул он банку перед молодым земляком.
Рядовой Гусейнов молча взял банку и запустил туда свою алюминиевую ложку.
Все немногочисленные банки быстро разошлись между некоторыми старослужащими и теми из молодых, кто имел национальную поддержку. Из молодняка ни Бедиев, ни Ким, ни Буряк, ни многие другие, не имевшие поддержки «земляков» не получили даже и на зуб, ровно как и их старшие товарищи более ранних призывов, как то младший сержант Никаноров, рядовой Ткаченко и т.д..

Бедиев поморщился. Вид нарывов на руках Буряка портил аппетит. На ум пришла противный детский стишок: «…а потом жевать, жевать,… тёплым гноем запивать…». Он едва не поперхнулся сечневой кашей.
- Слушай, Буряк, я знаю старый бабушкин рецепт против чирей.- Бедиев пихнул белобрысого солдата. Но тот продолжал жевать кашу, почти не реагируя.
- Буряк, ты чё, тормоз, в натуре?! – Бедиев почти возмутился.- Я тебе во, даю, говорю тебе точно – помогает, – он ковырнул большим пальцем свой зуб.
- Ну и чё?- Буряк вяло повернулся к товарищу по несчастью.
- Бабушка моя так лечила. Короче нужно сжечь кусочек шкурки норки, а потом этой золой помазать больные места. И всё! Пройдёт всё! Гарантию даю! Проверено!
- Ты сам тормоз, Бедиев. – Буряк вяло отвернулся. – Где тут я тебе норку достану? Башкааа стоеросовая!
- Сам ты башкааа!.... Ну да! Это я не подумал! Ну, кто его знает?! Ну, мож шапку найдёшь.
- Твою жучку я сегодня ночью найду! Будешь знать!
- А ты чё такой борзый, Буряк!?
- Кто борзый, я борзый? Ты на себя посмотри, дурила! – Буряк взъерепенился.
- А спорим, не подерётесь, - вмешался подошедший вновь Хашимов, гулявший до этого по крыльцу столовой, – вот у нас и кандидаты в наряд уже есть! Тааак! – он поднял высоко голову. – Закончить приём пищииии! Убрать со столооов! Роотаа! Встать! Выходи строиться на улицу!
Буряк, не успевший насытить своё нутро, сунул кусок хлеба себе в карман, выскакивая из-за скамейки.
- Чё, бульба? Голодаем? Таак! Чтоб сегодня зашил карманы!
Не слышу!? Я не слышу, товарищ солдат!
- Есть, товарищ старший лейтенант!
- Тебе бы всё есть, да есть! Ты что, всё ещё не наелся, солдат? Я не понял!? Что ты хочешь ещё есть?
- Есть зашить карманы!
- Другой разговор, солдат! Бегом в строй! И не забудь, заступаешь сегодня в наряд!
-----------------------------------------------------------------------------

Ноябрь 1987 Ружомберок 9 рота
ДЕМБЕЛЯ


В роте царил лёгкий ажиотаж. Рота, высаженная в коридоре перед телевизором, подшивала подворотнички. Из ТВ- ящика вещала программа «ВРЕМЯ». В каптёрке три первых «осенних» дембеля, вносили последние штрихи в свой дембельский гардероб. Это были три лучших сержанта девятой роты. Их «дембельские аккорды» * уже давно отзвучали.

(* «Дембельский аккорд»- последние задачи, повышенной сложности, которые должны были увенчать собой службу перед демобилизацией.)

- «21 октября состоялся октябрьский Пленум ЦК КПСС. Пленум резко осудил действия Первого секретаря МГК КПСС Бориса Николаевича Ельцина, выступившего с резкой неконструктивной критикой темпов и политики перестройки …..», – вещал ящик со стены возле ружейной комнаты.

- Давай, в канцелярию! Ротный вызывает! – старшина махнул им рукой.
- Ну, что дорогие мои! – капитан улыбнулся во всю широту своих усов,- поздравляю вас! Вот он, дембель к вам и пришёл!
Ротный подошёл к каждому, пожал руку.
- Садыков! Зацев! Рахманов! Спасибо, вам, за примерную службу!
- Слу – Слу –жим Совет- Совет-скому Со- Сою-зу-зу! – почти хором, но в разнобой ответили те.
- Как и обещал, за примерную службу вам полагается уйти на дембель «как положено». *

( Уйти на дембель «как положено» означало иметь полную грудь солдатских значков, некоторые из которых те обычно перекупали друг у друга, «неуставные» вольности в форме, в виде вставок в пагонах, и т.п., чемоданы, полные «заморских» подарков и, конечно же, «неуставной» дембельский альбом, полный латекса, гуаши, пошлятины и армейского сарказма, ну, и, конечно же, сухпай!)

- Спасибо, товарищ капитан!
- Удачного вам пути домой и счастливой гражданской мирной жизни! Мне вас будет ооочень не хватать! Ооочень!
Старшина и замполит улыбались молча рядом.
- Вам, товарищ капитан, удачной здесь службы! Держитесь! Мы то домой! А вот вам до дембеля ещёё……..! – Зайцев закатил глаза. Все хохотнули.
- Да, дембель нам только снится! – усмехнулся в усы капитан,- но вы смотрите, на гражданке царит бардак. Щас отдохнёте малёк, осмотритесь, да мож, назад, на сверхсрочную, а ?
- Нее, таварыш капитан! – улыбнулся Садыков,- с мэна хватыт! Я хочу быть ГАИшником.
- Гаиишникоом? А чего? – впрягся до этого молчавший Тимофеев.
- А чё! Палочкой махнул, червонец в карман! – хитро улыбался сержант. Все рассмеялись от такого откровения.
- Посмотрым! – Рахманов почесал лоб, - я б, мож и вернулся, посмотрым!
- А я назад в институт, доучиваться буду! Ещё три года!
- Из тебя, Зацев, думаю, хороший юрист выйдет! – капитан хлопнул его по плечу.
- Всё! Давай, комиссар, отведи лично ребят в клуб.
Они обнялись на прощание.

На улице было темно. Фонари освещали стены клуба. Висел туман. Всё как обычно. Необычно было только одно- они видят это всё в последний раз! Слава богу! Конец дурдому! Конец подъёмам и отбоям! Конец построениям и лишениям! Они едут домой! На Родину! В Союз! Да! В Союз Советских Социалистических Республик! Там, где их ждут их любимые, их родные и близкие, от которых они были полностью оторваны на долгих два года! Два года за этим серым бетонным забором! Без увольнений и выходных!

В клубе уже сидели другие дембеля, с других подразделений.
- Всё лейтенант, оставляёте бойцов и вы свободны,- начальник «строевой части»* ( *«Строевая часть» - «отдел кадров» ) майор Володькин прочавкал толстыми губами из под будёновских усов.
Двери клуба закрылись. Майор сел за стол с пачками личных дел и дембельскими списками…. Скоро в полночь они загрузятся на борта ЗИЛов и увезут в Кошице, где их уже ожидают борта военно транспортных самолётов Ан-12 для доставки на Родину! ….


…. Утро. Девятая рота топала сапогами на утренней зарядке.
- Увезли дембелей! Всё! Теперь мы здесь самые крутые! - радостно улыбнулся Герасимов.
Было совершенно очевидно перевоплощение каждого солдата, продвинувшегося, с уездом дембелей, сразу же по солдатской неуставной «иерархии». Правда, это касалось далеко не каждого, в этих подразделениях, где к обычным правилам примешивались, а часто и доминировали, принципы «земляческого» лидерства по национальному признаку.
Это время перемен. Время смены сложившихся отношений, как здоровых положительных, так и гнилых. Это время перестройки «нитей лидерства»!
- Ты слышал, Садыкова и Зайцева майор Володькин ободрал по полной!
- Ты от куда взял?
- Там мой земляк на КПП сейчас дневальным. Он видел, как их ночью грузили. Со многих там Володькин все знаки поснимал, неуставные погоны посрывал, альбомы отобрал, как чмырей домой отправил!
- Во, дела! А как же это? Ротный ведь обещал, что отправит их «как положено»!?
- Ротный то обещал! А что ротный! Володькин там ночью один царь и бог! Никого не подпускает, чё хочет, то и творит! Кто ему когда-то чем то стал «поперёк», он их и дрючит там.
- Точно! Я слышал! У него там аж «чёрный список» есть!
- Надо ротному рассказать!
- Точно!

Первый день в ЦГВ. Как добирались из Перми в Челябинск не буду рассказывать , это другая история! 10 декабря 1988г - военный аэродром Пардубице - /название потом узнали/. 10 утра , моросит мелкий дождь , температура +5 , в Челябинске было -30 , трава зеленая , прилетели на ТУ -154 - 150 чел , как всегда , на встречу дембеля , обменялись "любезностями". Палаточный городок , стоят полевые кухни с кипятком , разрешили заварить и попить чай. Ок 12 часов приехали первые "покупатели" , отобрали водителей , потом связистов , итп - в итоге нас осталось чел 50. Подходит молодой лейтенант , - кто хочет в школу поваров??? Вышли все , но в строевой части дали только 10чел , в том числе и меня. Сказал , что в часть поедем завтра утром , всех купленых и не купленых поселили в одну палатку. В палатке оказались дембеля из Перми , ждали 3 сутки самолет , обменялись новостями , сигаретами - мы им "Приму" , они нам "Северные" , ночью в палатку ввалились какие-то "чурбеки", ок 20 чел , хотели наших дембелей раздеть , мы их отпиз..ли и до утра спать не ложились. Утром ок 10 часов , приехал наш лейтенант и повез нас в часть. До ЖД вокзала Пардубице , ехали на автобусе , потом до Миловиц на поезде , понравился вокзал , и цена на спиртное , которое я попробовал , только перед выводом войск в апреле 1990г. Вот такая история!











=

Мой последний день в ЦГВ. 29 Апреля 1990г , едем на чешский хлебозавод , получать хлеб на вывод войск , хлеб чешский , с тмином , в полиэтиленовой упаковке , до сих пор вкус помню , отстой , честно сказать!!! Загнали чехам коробку тушенки , за 150-200 крон , точно не помню . У меня в этот день была годовщина свадьбы , был женат до Армии. На обратном пути заехали в магазин и купили упаковку Черри Бренди , решили попробовать , попробовали!!! , что до казармы еле еле дошли.

Продолжение - в казарме кроватей нет , укрылись матрасами , заходит Нач прод , капитан Сарнавский , и пом. нач штаба ст. л-нт Москотельников. Бойцы подъем!! Мы с Саней встали , говорит, да вы пьяные!!! Между собой совещаются- докладывать комбату или нет??? Пизд..лей сами получим. В итоге послали нас в парк грузить машины .